Ситуация для Украины хуже некуда. Мы это знаем. И мы об этом говорим — четко, открыто и ясно.
Дух поражения ударил киевским в голову, и они, террористы и одновременно протеже натовских гражданских и военных, бьют дронами по нашим. По мирному населению. Беспилотники летят еженощно, ежеутренне и ежедневно на Москву. На города Белгородчины. На тех, кто живет в курском приграничье.
Накануне нападению подвергся центр Новороссийска. А в воскресенье мишенью стала школа в крымском Форосе.
Крысятничество, вызывающее брезгливость в обычной жизни, в схватке, что мы ведем с более чем полусотней стран, выглядит жалко и отвратительно одновременно. Крысятничеству киевских, когда современнейшая военная техника используется против мирного населения, лет гораздо больше, чем сроки проведения спецоперации. Жертвами этого крысятничества, когда против дончан и луганчан использовались истребители и ракеты, стали 14 тысяч человек. Киевские не добились ровным счетом ничего. Мы же приросли людьми, территориями и землями. Киевские лишились людей, территорий, земель.
Урок не пошел впрок: киевские по-прежнему способны воевать только против гражданских. Тут они, конечно, могут играть воображаемой мускулатурой, но итог будет таким же, как и в их войне против когда-то их сограждан.
Киевские террористы не действуют в сферическом вакууме — у каждого совершенного ими преступления есть контекст. И подтекст. Подтекст очевиден: десятки и сотни миллиардов, которые отписываются Киеву, даются не за красивые глаза. И не за неуклюжесть ношения одной и той же усталой майки годами и месяцами. Это плата за убийства и ранения наших сограждан.
Имеется и контекст — возгоняемая плата за страх. Страх — по идее тех, кто использует Украину в качестве субподрядчика-убийцы русских, — должен нас, общество, парализовать. Ничего не должно работать, функционировать, снабжать и действовать. Мы — как считают те, кто нас совсем не знает, — должны прекратить жить.
Так, как мы жить привыкли.
Террор идет против нашего стиля жизни. В целом. Наш стиль жизни предполагает — пусть и с учетом реалий СВО — отпуск. Бархатный сезон на Черноморье. Театры, выставки, концерты. Музыкальные фестивали. Наш стиль жизни воплощает максиму, что даже если на ЛБС говорят пушки, то музы, которых эти пушки защищают, точно не молчат.
Почему Новороссийск или Форос? Потому что там, как и вообще на нашем Черноморье, в конце сентября бархатный сезон. Потому что провести под ласковым солнышком несколько дней приезжают семьи с маленьким детьми — совсем малышами, часто грудного возраста. Потому что окунуться в нежное море хотят пенсионеры, заслужившие свой отдых трудом на благо страны. Потому что бархатный сезон на нашем Черноморье — еще и время разных фестивалей. И праздника джаза "Геленджик — Молодое", состоявшегося совсем недалеко от Новороссийска.
Ночь джаза нежна по определению. И это известно всем, кто любит эту музыку. Но ночь джаза может в этот конкретный исторический момент стать символом сопротивления аду, который против нас готовился. И планируется вот прям сейчас.
Джаз — еще и символ сопротивления ненависти. Потому что его смысл и стиль — в открытости и импровизации. И открытость, и импровизация в музыкальном смысле есть антитезы недоверию, вражде, вранью. Джаз — это дружество тех, кто его исполняет, кто его сочиняет, кто его поет. Это дружество тех, кто джаз слушает, — потому что невозможно сыграть джем-сейшен при пустом зале, это глупость немыслимая. Слушатели — те же участники великого праздника импровизации.
На сцене, собравшей итальянца, бразильца, китайцев, индусов, американцев и наших безмерно талантливых заслуженных и юных, но уже невероятно известных джазменов и джаз-певиц, — символ нашего стиля жизни.
Да, идет спецоперация. Да, на ЛБС сражаются наши мальчики, наши мужчины, наши воины — потому, что и им дорог тот стиль жизни, в котором нет ненависти. Нет лицемерия. И нет вранья.
Это ответ наших муз не менее серьезен, чем удары по боевикам ВСУ. Музы обращаются к душе. Те, у кого она еще не умерла, поймут, что с нами, играющими джаз, сделать невозможно ничего.
Мальчики и мужчины, которые защищают наше общее право жить так, как мы считаем правильным, делают это не только по приказу. Они это делают из-за любви.
Саксофон, как и рояль, гитара, ударные и другие инструменты, поют не только оттого, что на них играют. А еще и оттого, что кто-то любит саксофониста. Гитариста. Пианиста. Ударника.
И оттого, что нашей стороне любовь, которую защищают наши воины и наши музыканты, а не ненависть киевских и западных русофобов, музы ответят всем им так, что мало не покажется никому.
Елена Караева
