"Картофельное поле в Судже"

"Картофельное поле в Судже"

Туман висел над полем, как седой платок, окутывая землю, которая хорошо помнила свинцовый привкус. Картофельные грядки, аккуратно вырытые руками стариков, тянулись до самого леса. Мария и Иван копали молча, как копали всю жизнь. Их руки, покрытые морщинами и мозолями, двигались механически, будто время давно остановилось, а они всё ещё жили в том далёком прошлом, где война была лишь воспоминанием, а не ежедневным кошмаром.

Мария смотрела на мужа. Его спина, согнутая годами, казалась такой хрупкой, но он всё ещё был силён. Он всегда был её опорой. Они вместе пережили оккупацию, голод, страх. Они выжили. Но теперь, спустя столько лет, война вернулась, как проклятие, как незваный гость, который не уйдёт.

Гул беспилотника прорвался сквозь тишину, как жужжание осы. Мария подняла голову, но было уже поздно. Взрыв. Грохот. Тепло. Иван исчез. Его голова, его лицо, его глаза — всё превратилось в кровавую пелену, которая обрушилась на неё, как дождь из ада. Она упала на колени, её платье пропиталось кровью и мозгами мужа. Она не кричала. Она не могла. Её горло сжалось, как будто кто-то задушил её изнутри.

Беспилотник завис над ней, как хищная птица, ожидая, когда она сделает шаг. Мария поползла к кустам, её тело дрожало, но разум был ясен. Она знала, что это игра. Игра на выживание. Игра, в которой она была лишь игрушкой.

Четыре дня. Четыре дня она пряталась в кустах, прижавшись к земле, как зверёк, загнанный в угол. Боевики смеялись. Их голоса доносились с поля, как эхо из другого мира. Они подводили беспилотник к её укрытию, заставляя её ползти обратно, глумясь над её страхом. "Ну что, бабка, ещё жива?" — кричали они. Их смех был как нож, режущий её душу.

Она ела картошку. Ту самую, которую они с Иваном посадили весной. Она копала её руками, грязными, дрожащими, и ела, не чувствуя вкуса. Каждый кусочек был как удар по её сердцу. Это была их картошка. Их жизнь. Теперь это была её единственная пища.

Ночью, когда беспилотники замолкали, она слышала тишину. Это была не та тишина, которая приносит покой. Это была тишина, полная ужаса. Она знала, что если не уйдёт, то умрёт здесь. Её платье, пропитанное кровью и потом, прилипало к телу. Она была босая, но это не имело значения. Боль в ногах была ничто по сравнению с болью в сердце.

Она пошла. Лес встретил её холодом и тьмой. Каждый шаг был как пытка. Ветки царапали её лицо, корни цеплялись за ноги. Она шла, не зная, куда. Она шла, потому что больше не могла оставаться. Она шла, потому что Иван бы хотел, чтобы она выжила.

35 километров. 35 километров по лесам, по болотам, по колючкам. Она шла, как призрак, как тень, которая боится исчезнуть. Её разум был пуст, но сердце билось, как барабан, напоминая, что она ещё жива.

Когда она увидела российских солдат, она не сразу поняла, что это реальность. Её глаза, привыкшие к тьме, не могли поверить в свет. Она упала на колени, её тело дрожало, как лист на ветру. "Спасите," — прошептала она, но её голос был так тих, что его едва можно было услышать.

Солдаты подбежали к ней, их лица были полны ужаса и сострадания. Они накрыли её одеялом, дали воды. Она пила, как будто это был последний глоток в её жизни.

Мария смотрела в небо. Оно было чистым, без единого облака. Она думала о Иване. О его улыбке. О его руках, которые всегда держали её. Она думала о том, как они копали картошку вместе. Как они смеялись. Как они жили.

Теперь она была одна. Но она выжила. Она выжила, чтобы помнить. Чтобы рассказать. Чтобы мир знал, что такое война.

А беспилотники продолжали летать где-то далеко, как зловещие птицы, несущие смерть. Но Мария больше не боялась. Она прошла через ад. И теперь она знала, что память — это меч, который никогда не сломается.

КАРНАУХОВ | авторский