Военный обозреватель «КП», полковник Виктор Баранец вел собственное расследование причин гибели подлодки «Курск», случившейся 25 лет назад. Вот главные версии, с которыми он столкнулся.
В те черные августовские дни, когда атомный «Курск» вместе с еще живым экипажем лежал на дне Баренцева моря, а операция по спасению подлодки только начиналась, самыми нежелательными «гостями» на Северном флоте были журналисты.
Адмиралы категорически отказывались отвечать на вопросы. А если и соглашались, то лишь по спецразрешению московского начальства. В те дни «Комсомолка» оказалась самой пронырливой: корреспондент «КП» Ульяна Скойбеда первой из российских репортеров добыла фото всех членов экипажа, а наша газета (тоже первой!) их опубликовала. А когда началась первая похоронная процессия в Североморске, гарнизон для меня оказался закрытым наглухо (из-за моей статьи о том, что перед выходом «Курска» на учения одну из торпед повредили при загрузке, трос подъемного крана лопнул). Но в гарнизон, прощавшийся с погибшими подводниками, я все-таки проник - в автомобильном багажнике знакомого каперанга, уложившего меня на свой рыболовный тулуп.
Столько слез на лицах людей я еще никогда не видел. Безудержно рыдала родня погибших, плакали даже матерые морские волки. До дрожи завывали медные трубы военного оркестра, фальшивя в нотах похоронного марша. То было Баренцево горе…
А еще помнится, как Путин бросил в те дни все кремлевские дела, весь в черном примчался в бурлящий кратер всенародной беды - на встречу с родственниками погибших моряков. И попросил у них прощения.
Так вот, та самая «покалеченная» торпеда, загруженная все-таки в чрево «Курска», стала для меня первой зацепкой. Я стал искать матросика, который был свидетелем. Но его командиры сказали: «Он пьяница, сидит на гауптвахте». А тут еще появились сведения, что на борту лодки почему-то оказались два инженера (Гаджиев и Борисов) с того самого завода, на котором была сделана та самая «толстая» торпеда. Зачем их срочно вызвали из гостиницы и отправили в море? «Ага, - думал я, - может, ударенная торпеда еще у причала начала травить? А эти два спеца должны были присматривать за ней?» Мою догадку в зародыше задушили штабные офицеры: «Создатели таких торпед всегда выходят в море, когда намечаются серьезные стрельбы». Версия сдулась, как пробитый спасательный круг…
Но! Вскоре всплыло признание матери старшего лейтенанта Сергея Тылика корреспонденту «КП»: «Перед самым выходом «Курска» в море Сережа сказал мне: «Мама, для нас самое главное - отстрелить эту торпеду». «Эту» - ту, которую все-таки засунули в лодку? Голова шла кругом.
Затем знакомый офицер- подводник из Питера посоветовал мне обратиться к Дмитрию Александровичу - ученому светиле, который был членом госкомиссии, расследующей причины катастрофы.
Он профессор, лауреат Госпремии СССР.
И я сразу рванул на берега Невы. Но ученый оказался секретным и крепко держал язык за зубами. Я еле уломал его на разговор с условием, что не назову фамилию и должность. Мы встретились в пропахшей вареной картошкой подсобке какого-то кабака. И ученый (спец по взрывам) сообщил мне сенсацию: командир подлодки Лячин якобы передал в штаб флота радиограмму: «На борту аварийная торпеда, разрешите отстрелить».
Я мгновенно передал в «КП» материал об этом, и он был опубликован. Мне было приказано рыть дальше - найти ту самую радиограмму. Я позвонил начальнику штаба Северного флота адмиралу Моцаку, но он сказал мне, что все документы, относящиеся к «Курску», засекречены.
«Комсомолка» выпустила целую книгу о гибели «Курска» - с полной хроникой трагедии.
А тем временем версии причин трагедии плодились, как опята в сыром осеннем лесу. Особенно активно стала муссироваться на флоте версия, что «Курск» таранила следившая за ним американская атомная подлодка «Мемфис». Которая в тот же день из-за поврежденного корпуса рванула в Норвегию на ремонт. Там ее помятый нос накрыли маскировочной сеткой. На просьбу наших дипломатов и военных разрешить допуск к «Мемфису» от американцев был получен категорический отказ. В эту версию добавлял соли Станислав Прошкин, директор ЦНИИ «Гидроприбор», где разрабатывалась торпеда. Он заявил, что взрыв компонентов торпеды мог произойти только в результате внешнего воздействия.
И тут вдруг из США прилетел в Москву директор ЦРУ, и сразу пошли разговоры, что таким образом американцы хотят замять ЧП. Но свою помятую лодку они так и не показали.
Когда же закончилось расследование дела по «Курску», генпрокурор Владимир Устинов доложил в Кремле о результатах. Его доклад и был принят за официальную версию трагедии.
По словам генпрокурора, подлодка погибла все-таки от взрыва торпеды 65-76А, находившейся внутри 4-го торпедного аппарата. Никаких нештатных ситуаций на борту до момента катастрофы зафиксировано не было. Подводники готовились к стрельбам, но разлетевшиеся фрагменты хвостовой части взорвавшейся торпеды инициировали взрывы торпед, которые лежали на стеллажах. Этот второй взрыв и привел к полному разрушению носовой оконечности подводного крейсера и к гибели всех моряков. «Виновных в катастрофе атомной субмарины нет».
Однажды я побывал в доке, где стоял развороченный взрывами торпед «огрызок» подлодки. И взял себе на память крупную ржавую гайку от «Курска». То был безмолвный свидетель трагедии. Я передал ее в музей «Комсомолки»...
Лодку подняли осенью 2001 года. Ее вид снова разбередил еще не зажившие раны семей подводников. Фото: upload.wikimedia.org
Во время осмотра останков «Курска» я еще обратил внимание на крупную пробоину в борту лодки. С заворотом краев внутрь корпуса. Это было очень похоже на след чужой торпеды. Но офицер, сопровождавший меня, пояснил: «Это отверстие образовалось, когда вырезали рули».
Я стоял и думал: «Верить этому или нет?»
Тайна не умирает…
Хотя какая может быть тайна?
Ведь «виновных в катастрофе нет». «Я бы хотел посмотреть в глаза тому, кто организовал эту катастрофу»,- сказал в те августовские дни командующий Северным флотом адмирал Попов. Но с «толстой» торпеды - какой спрос? Ей в глаза уже не посмотришь.
